Бум историко-приключенческой прозы. Огромный успех имеют писатели из противоположных литературных лагерей: Булат Окуджава и Валентин Пикуль. Выходят романы «Путешествие дилетантов» и «У последней черты»

Знаменитый бард, любимец интеллигенции, Окуджава в последние годы и песни сочиняет историко-иронические: «Видите ли, мой корнет» или «Кавалергарда век недолог». В его романах «Бедный Авросимов», «Мерси, или Похождения Шипова», «Свидание с Бонапартом» XIX век похож на XVIII — до того галантны герои и нежен к ним автор. «Путешествие дилетантов» в 78-м выходит в журнале «Дружба народов», в 79-м — отдельным изданием.

Конечно, в таких романах ищут и находят отношение к современности. Для Окуджавы она явно груба, но жить нам выпало сейчас — что уж делать? С царской Россией автора связывает не, упаси бог, политическая программа реставрации, а утончающая вкус эстетическая ностальгия. Окуджава будто примеряет чужие мундиры и сюртуки. «И поручиком в отставке сам себя воображал», — напишет он в автобиографической песенке про сочинение исторического романа.

У Пикуля названия — буря и натиск: «Битва железных канцлеров», «На задворках великой империи», «Пером и шпагой», «Слово и дело». Смачный слог и пикантные ситуации, интриги и авантюры. Царские вельможи часто исповедуют высокую миссию державного служения, да и вся прежняя государственная бюрократия выглядит, по Пикулю, куда лучше нынешней. Профессиональные историки сетуют на «вульгаризацию» — но они так всегда, об официальных нареканиях не слышно, и книги выходят одна за одной. Публикация в 79-м в почвенническом журнале «Наш современник» романа «У последней черты» вызывает громкий скандал.

Название — из Ленина: так вождь характеризовал кризис самодержавия и его «камарильи» с «чудовищным Распутиным во главе». О «царском старце» — весь роман, и с соответствующей цитаты Пикуль начинает пролог. Понятно, что это «отмазка». Но бдительных идеологов не проведешь. Они-то видят, что при всей небеспорочности главного героя автор порой любуется тобольским самородком, поднявшимся до трона. Даже распутинские попойки у Пикуля неомерзительны: а что, погулял мужик всласть, и сухой закон ему был нипочем! Особенно недовольны инстанции подробностями про еврейское окружение «Гришки» — нечего тут смаковать! Советский полугосударственный антисемитизм — скрытый, а Пикуль прямо живописует, как банковский кагал Распутиным манипулировал, — такое не согласуется с интернационализмом, от которого мы не отступим! К чему вообще советской литературе вспоминать всяких Митьку Рубинштейна и Арона Симановича? Руководству журнала устроена суровая «проработка». О выходе прогремевшего романа отдельной книгой и речи быть не может.