63-летний классик советской публицистики первым выразил грядущее время: его повесть даст имя новой эпохе

Экспортное лицо советской литературы, главный адвокат западного искусства в СССР, самый яростный обличитель фашизма, несравненный франкофил и профессиональный борец за мир, Илья Эренбург всегда писал очень быстро: роман «Падение Парижа» издал через год после падения Парижа. Не раз оказывался пророком: в фантастическом «Хулио Хуренито» (1922) предсказал ужас американской бомбардировки Японии. Но никогда еще Эренбург не был таким злободневным.

Героиня порывает с директором завода, поскольку он человек старых взглядов. Живописец Пухов зарабатывает идейной халтурой, признавая: Рафаэля сейчас в Союз художников не приняли бы. Доктор Вера Григорьевна Шерер очень переживает «после сообщения» — понятно, что о деле врачей. Персонажи, как водится в публицистической прозе, схематичные, художественно повесть неубедительная, но Эренбург передал «душевный климат». Найдено слово: «оттепель» — оттаивание после жестоких заморозков, которые могут еще возвращаться, но конца зимы уже не отменят.

Даже либеральные собратья по перу увидели в этом предчувствии заведомо благотворных перемен измену недавним идеалам. Мол, пожилой писатель бежит впереди паровоза, стараясь предугадать новую генеральную линию. На самом деле властям повесть совсем не по душе. 15 лет спустя Хрущев надиктует в мемуарах — свежо, как про вчерашнее: да, «тенденции дня» Эренбург уловил «очень метко», но, даже идя на оттепель, мы боялись «половодья, которое захлестнет нас», а потому оттепель сдерживали. На II съезде писателей, проходящем осенью 1954-го, повесть называют «неверным отражением действительности». Для партийных и литературных консерваторов ее публикация — первый явный знак: Сталин умер, и осмелели тут всякие. Потом будет критика другая: робко написано, больше намеками, ведь по воле партии в страну пришла не оттепель, а настоящая весна! Но в истории останется определение Эренбурга.