В голод участились кражи продовольствия, и наказание за них ужесточают до расстрела. «Перегибы на местах» сумеют даже превзойти свирепость кремлевского постановления

В конце июля Сталин обращается к Кагановичу и Молотову, своим ближайшим соратникам в ЦК и правительстве, с письмом об участившихся хищениях на железных дорогах, а также колхозного имущества. Вождь считает «немыслимым» расценивать эти случаи как просто воровство, требует объявить общественную собственность «священной и неприкосновенной» и определяет «драконовские социалистические меры»: карать «минимум десятью годами заключения, а как правило — смертной казнью» при невозможности амнистии. Инициативу оформляет постановление ЦИК (парламента) и Совнаркома (правительства), подписанное Калининым и Молотовым 7 августа, — в просторечии «закон семь восьмых» и «от седьмого-восьмого».

Документ, «идя навстречу требованиям рабочих и колхозников», определяет новую категорию «врагов народа» — это всякий, кто украл не у частного лица. На практике выйдет — прежде всего, колхозное продовольствие. Вскоре последуют сезонные указания СНК или президиума ЦИК: когда в том числе применять «семь восьмых». 17 сентября — «при хищении свеклы во время копки и сбора», 30 января — «при краже семян». Только в РСФСР за 1933 год по новому закону осудят свыше 100 тысяч человек. Правда, высшую меру наказания применяют не «как правило»: за первые пять месяцев действия «семи восьмых» в республике по нему казнили окало тысячи человек. При этом смертных приговоров вынесено раза в три больше, но их смягчили вышестоящие инстанции.

Уже весной 1933-го центральные власти пытаются ограничить «острые формы репрессий в деревне». Выпущена инструкция ЦК и правительства: оказывается, решения об аресте крестьян до сих пор принимали председатели колхозов и сельсоветов, члены правлений и секретари партячеек — «арестовывают все, кому только не лень и кто, собственно говоря, не имеет никакого права арестовывать». Теперь, как и в городах, это могут только прокуратура, ОПТУ и милиция, а места заключения, кроме лагерей и колоний (то есть тюрьмы и изоляторы), приказано «разгрузить» наполовину — с нынешних 800 тысяч до 400 тысяч человек. После решения Политбюро президиум ЦИК требует не судить «за мелкие единичные кражи общественной собственности», а также «трудящихся, совершивших кражу из нужды».

«Перегибы» критикуют публично. Прокурор РСФСР Вышинский в «Правде» возмущается приговорами «за кочан капусты, взятый для собственного употребления», «за несколько колосьев» — видимо, отсюда пошло в народе самое известное название закона. Выйдет брошюра прокурора с примерами ошибочного осуждения целой семьи за «ужение рыбы из реки, протекавшей мимо колхоза» и гражданина Овчарова из Шахтинского района Ростовской области — он «набрал горсть зерна и покушал, ввиду того, что был сильно голоден и истощал и не имел сил работать». В декабре 1935-го, уже став союзным прокурором, Вышинский в записке в ЦК, Совнарком и ЦИК укажет, что требования верховных властей не выполняются, и предложит пересмотреть дела осужденных «по декрету» от 7 августа 1932 года. Из проверенных 115 тысяч приговоров в 91 тысяче случаев применение закона признают неправильным.