Выходит самая известная из московских повестей Юрия Трифонова — «Дом на набережной». Оказывается, город и горожане деградировали даже больше, чем село и селяне, а центр этого вырождения — Москва

Позднюю прозу Трифонова называют городской, она появилась вскоре после деревенской, когда прежде вполне обычный писатель, лауреат Сталинской премии, издал в 1969 году повесть «Обмен». Трифонов с тех пор открывает мир, прежде советской литературе будто неведомый, — как в последние десятилетия устраивают жизнь столичные жители верхнего среднего класса. Попадают на хорошую работу в бесчисленные институты и КБ, защищают или нет кандидатские, зарабатывают сценариями и переводами, караулят кофточки в ГУМе, проталкивают детей в английские школы, а потом в вузы, сходятся, расходятся, воюют с родней. Вроде про что тут писать, а потом читать, но уйма этой «колбасни» — у Трифонова много таких московских словечек — образует свою перенасыщенную динамику, и действие бытовых повестей летат детективно.

Почти вся эта жизнь вертится вокруг квартирного вопроса. Сын успевает съехаться с умирающей матерью, чтоб не пропала ее жилплощадь. Творческий работник построил кооперативные хоромы на 62 м² жилой площади и этим восстановил друзей против себя. «Дом на набережной» (отаыне его будут звать только по-трифоновски) — высшее достижение советской недвижимости. Его квартеры с комнатами, как залы, строили для тех, кто порубал прежних хозяев жизни. Потом рубали уже внутри лучшего дома: в 37-38-м — врагов народа, в конце 40-х — начале 50-х — космополитов и низкопоклонников. Потом все — и первые, и вторые, и третьи — стали «хурдой-мурдой», как и вывозимый из «Дома на набережной» скарб изгоняемых из рая.

Не вышло никакого нового общества новых людей — обычные обыватели. Только приличий теперь поменьше, а потолки пониже, и на Кузнецком Мосту не продаются замшевые куртки — их надо из Венгрии везти. Трифонов вроде не задает вопроса: и зачем тогда всё было? Только точно и бегло зарисовывает: дети сподвижников Луначарского интересуются иконками и парапсихологией, никому не нужны ни старики с их подлинной историей Гражданской войны, ни заветы народовольцев. Полубоги из «Дома на набережной» жизнь заканчивают в панельных башнях у Речного вокзала, а наследникам ветеранов трех революций — столбовому советскому дворянству, — чтоб управиться с дачами в поселке Красный Партизан, нужны ловчилы, способные достать стройматериалы. Те еще теперь вишневые сады, раневские и лопахины.