С обывателем перестали бороться еще до войны, после знаменитого сталинского девиза «жить стало лучше, жить стало веселее». А прежде «погрязнуть в быту» означало изменить большим общественным заботам ради тесного личного мирка. Маяковский писал про канарейку, которая убьет коммунизм, — и был прав. После войны, которая сделала государственной всю жизнь, людям так хочется обустроить свое частное пространство. Подразумевается: за это и сражались, вот теперь-то заживем, ведь в каждом доме — семья фронтовика.

Алтарем семейного счастья служит общая часть комнаты, если та — единственная. Если есть вторая, то первую именуют просто «большой», или по-старому — «гостиной», или — люди попроще — «залой». В центре — круглый стол, в нарядном варианте покрытый бархатной скатертью с бахромой. Над ним висит лампа с абажуром, отороченным теми же веревочками. Под скатертью — клеенка. Здесь едят, если кухня — общая, в коммунальной квартире. В газетах-журналах любят писать про сбор всей семьи за вечерним чаем. При фотосъемке на клеенку стелят льняную скатерть. Вокруг стола — три-четыре стула из старых, типа венских, или новых, обитых дерматином. Другой стороной стол обычно придвинут к дивану, среди его моделей различают софу, тахту и особо популярную оттоманку: два валика по бокам закреплены на петлях и откидываются, чтоб можно было лечь, вытянув ноги. Еще доминанты: разрастающийся с годами напольный фикус, комод с туго выдвигающимися ящиками с бельем, трехстворчатый платяной шкаф (зеркало — на средней створке снаружи или на одной из боковых — внутри), сервант с посудой. В углу посветлее может притулиться ученический письменный стол с книжной полкой над ним («рабочее место школьника»), но часто дети уроки делают тоже за круглым. В угол потемнее задвигают кровать на панцирной сетке с подзорами из-под покрывала и кисеей поверх двух стоящих одна на другой подушек. Ее порой огораживает дощатая ширма-«книжка». Это — максимальный набор, весь ни в одну «залу» не влезающий, хотя мебель расставляют впритык.

Из обстановки помельче ценится этажерка с книгами, фарфоровой статуэткой, вазочкой без цветов и тумба с радиоприемником с клавишами «ДВ» и «СВ» (длинные и средние волны). На комод водружают трельяж: зеркало с «боковушками», чтоб смотреться со всех сторон. Перед ним шагают гуськом семь уменьшающихся слоников из белого мрамора — у них легко откалываются хоботы и ноги. На подоконнике зеленеют цветы в горшках, среди них непременно алоэ, по-русски — «столетник», заживляющии мелкие ранки. По всем подходящим поверхностям разложены кружевные салфетки, самая большая драпирует крышку ножной швейной машины — дореволюционные «зингеры» оказались почти вечными, но на смену им приходят «подольские».

Кроме отрывного календаря и портретов супругов в молодости принято развешивать репродукции. Выпускают похожие на настоящие картины — с деревянной рамой, покрытой «золотянкой», но доступнее цельнокартонные, у которых рама тисненая. Рекордсмены тиражей: «Охотники на привале» Перова, «Неизвестная» Крамского (называемая «Незнакомкой») и «Московский дворик» Поленова. Меж ними жгутиком вьется открытая электропроводка. В этом образцовом интерьере фотографы и художники — иллюстраторы семейной темы — выстраивают идиллию, распределяя домочадцев по ролям: дедушка читает газету, мама вяжет, отец и сын играют в шахматы, дочка укладывает куклу спать, а бабушка вносит чай с пирогом.

Население признаваемые ныне идеалы исповедовало всегда, но власть заявляла, что они чужды социалистическим прин-ципам и ей лично. Это с трибун, а в бьпу противиться обывательскому инстинкту трудно. Дочь Сталина Светлана, выйдя в 1949 году замуж за сына секретаря ЦК Жданова Юрия, обнаружила в кремлевской квартире обер-идеолога невиданное ею у отца «сочетание показной ханжеской “партийности” с самым махровым “бабским” мещанством — сундуки, полные “добра”, безвкусная обстановка сплошь из вазочек, салфеточек, копеечных натюрмортов». К концу жизни вождя советский уют достигнет и его аскетичной резиденции: приехав на «ближнюю дачу» к отцу незадолго до его смерти Светлана будет «неприятно поражена» развешанными на стенах фотографиями из журналов — «девочка поит козленка из рожка молоком» и проч.