Президентский указ признает казаков «исторически сложившейся культурно-этнической общностью». Этим официально оформляется «возрождение казачества»

Казаки — единственные русские, репрессированные «как класс». Большинство станичников не приняли советскую власть и воевали за белых — об этом написан знаменитый роман Шолохова «Тихий Дон». Большевистские декреты о расказачивании начиная с 1918 года отменены в конце перестройки. По ельцинским указам и российским законам наделы вокруг хуторов и станиц бесплатно передают в коллективное землепользование, в местах проживания казаков восстанавливают самоуправление. Введут ранжир: хуторское казачье общество — от 50 казаков, станичное и городское — от 200, окружное — от 2000, войсковое — от 10 000.

Мужчины в папахах или фуражках, черкесках или гимнастерках охотно позируют перед телекамерами, рассуждая об исконных землях, населении и обычаях. Со стороны не очень понятно, чьи у них погоны и кресты — вроде как царские? Но вместе с православием и модой на монархизм казачество — часть возрождения досоветской России, и скепсис неуместен. На Дону и Кубани казаки чувствуют себя главной силой. Под крики «любо!» они в Кур-ганинске (Краснодарский край) берут под арест районных руководителей, в Ростове захватывают бывший дом политпросвещения и публично грозят высечь редактора местной газеты за антипатриотизм. Похоже, станичники хотят буквально вернуть себе дореволюционную роль опоры трона, которому грозят «унутренние враги — стюденты, жиды и поляки». Власти не замечают в речах про исконность явных угроз инородцам, пока за убийство трех «лиц кавказской национальности» не будет посажен бьющий командир 96-го казачьего полка Молодидов.

Со временем всероссийская мода ослабнет, оставшись северокавказской. Управление президентской администрации по вопросам казачества сократят до должности советника главы государства с небольшим аппаратом. Былой цивилизации воинов-землепашцев заново не возникнет. Даже сами казаки будут повторять шутливое самооправдание своей бездеятельности: «Вдруг завтра война, а я уставший?»