Гайдар и его команда

Со 2 января власть «отпускает цены», делая их свободными. С этого начинаются радикальные экономические реформы. Официально правительство полгода возглавляет президент — популярный Ельцин «политически прикрывает» команду молодых экономистов во главе с 35-летним Егором Гайдаром — вторые полгода он будет и. о. премьера

Про необходимость-неизбежность надвигающихся реформ, которые с прежней жизнью покончат насовсем, твердили давно. Капитализм маячил на пороге, предупреждая, будто в детской считалке: кто не спрятался, я не виноват. Тем не менее почти для всей страны он наступает совершенно неожиданно. Ошеломительную внезапность прежде всего не простят, видя в ней коварство. Потом, когда к новому строю привыкнут и большинство согласится — да, к нему стоило переходить, — споры про очередность и темпы перемен так и не кончатся. Строители капитализма, признавая «не лучший вариант» событий, будут настаивать: а для лучшего уже не оставалось времени.

К новому году потребительский рынок перестал существовать. Талоны и карточки ресурсами тоже не обеспечены. Система госзакупок получила по своим ценам четверть урожая зерна и звала на помощь прокуратуру. Директивно цены с 01.04.1991 в 2-5 раз повышало союзное правительство Павлова, но тогда товары на прилавках не появились. Вот равновесие спроса и предложения первой капиталистической зимы: в Екатеринбурге 8 января трудно купить сливочное масло за 140 руб./кг, а 15 января оно лежит по 193 руб./кг. Тоща же в Омске свободная цена на масло останавливается на 177 руб./кг, в Йошкар-Оле — на 164 руб./кг, в Благовещенске — на 151 руб./кг. Средняя зарплата в декабре 91-го — 1200 рублей, коммерческий курс — 170 рублей за доллар (т.е. зарплата — $7 в месяц). Самый распространенный «совет постороннего» — нельзя освобождать цены раньше демонополизации — реформаторы парируют: а как ее провести, если нет рыночной среды?

Жалованье бюджетников, пенсии и стипендии проиндексированы на 70%, но этого слишком мало. Обесценены накопления 75 миллионов вкладчиков сберкасс. Умом можно понять, что рубль упал еще при советской власти, а за 91-й год денежная масса выросла вдвое и счет рублям в стране уже идет на триллионы. Но кто признает хоть часть своей зарплаты незаработанной, а хоть часть сбережений — «нетрудовыми»?

Падение производства несомненно, но исчислить его затруднительно. Советскому ВВП шла в зачет гигантская оборонная промышленность, армады ломкой сельхозтехники, циклопические сметы мелиорации — какая доля планового «вала» была и вправду «товарным производством»? При очевидном сокращении реальных доходов страна в начале 90-х переодевается в азиатский ширпотреб, обзаводится домашней техникой и резко увеличивает число личных легковых автомобилей. При всем отчаянии явно происходят структурные перемены, замещения и т. п. Но воспринять новую реальность как долгожданную определенность трудно даже приближавшим ее политикам.

Ельцин, искренне стремясь к кардинальной реформе, в выборе ее методов целиком доверился Гайдару. Доктор экономики, бывший сотрудник партийнотеоретического журнала «Коммунист», тот возглавлял неформальный кружок молодых монетаристов, воспитанников московской и питерской либеральных школ. Потом, в мемуарах, первый президент особым аргументом назовет фамильную талантливость — ведь на книжках деда реформатора, советского детского классика Аркадия Гайдара, выросли ельцинские дочери. Сам Ельцин рос хозяйственнопартийным руководителем Свердловска, одного из главных центров советской индустриализации, и на заре капитализма твердых либералистских убеждений не имеет. Явно не из одних популистских соображений он так часто — невпопад и взаимоисключающе — говорит о частной собственности, ценах, зарплатах и т. п.

Всеобщий любимец в 90-91-м, Ельцин болезненно переживает разочарование в себе. Люди, боготворившие героя, с весны 92-го называют его курс «антинародным». Президент бурно славит каждый ободряющий знак (заполняются прилавки!) и обещает совсем скорое полегчание, но былого единства власти и населения не вернешь. Пионеры-предприниматели составляют ничтожное меньшинство, и даже работающих у них по найму мало, а госсектор — почти все занятые — от реформ в 92-м лишь теряет. То же происходит и в Восточной Европе, с оглядкой на которую действуют российские преобразователи. Но в бывшем соцлагере есть общественная поддержка реформ: там крушение коммунизма считают началом национального возрождения, возвращением к себе и в Европу, ради чего стоит потрудиться и потерпеть. Массам россиян буржуазные идеалы чужды, антисоветский запал августа 1991-го быстро выдохся, лозунга-консенсуса вроде «Назад, в капстрану!» нет. Вроде жили — не тужили в великой стране, которую зоилы сперва развалили, а потом принялись реформировать.

Ответственность за «рынок» (так чаще называют капитализм) возлагают прежде всего на Гайдара: ясно же, что «всё началось» с появления этого круглолицего умника. Трудно представить более неподходящую для профессиональной политики фигуру. Не способный подыгрывать публике, убежденный в своей правоте, но не тратящий сил на ее пропаганду, Гайдар не использует административных преимуществ и не скрывает принципов, а с трибун и перед телекамерами изъясняется как «шибко грамотный». Куда антинароднее: доктринер-инопланетянин, «режущий по живому», — его реформы называют «шоком без терапии». Среди других членов кабинета общественно различимы председатель Госкомимущества Анатолий Чубайс, министр внешних экономических связей Петр Авен, вице-премьер Александр Шохин, министр экономики Андрей Нечаев. Их называют министрами-капиталистами (обозначение в советской пропаганде Временного правительства 1917 года, последней власти дореволюционной России).

15 июня Ельцин назначает Гайдара исполняющим обязанности председателя правительства. Заведомо — до конца года, до ближайшего съезда народных депутатов, который такого «и.о.» полноценным премьером никогда не утвердит. Кроме освобождения цен и связанного с этим рыночного курса рубля успевает либерализовать внешнюю торговлю, прежнюю госмонополию. Все «субъекты хозяйственной деятельности», независимо от собственности, могут вести «внешнеэкономическую деятельность», не проходя специальной регистрации. Приватизация, шедшая до сих пор тайно, в 92-м охватывает десятки тысяч магазинов, «точек общепита» и сервиса; начинается акционирование предприятий индустрии.

К национальной денежной системе только подступились. Весь бывший СССР пока остается «рублевой зоной», банки независимых стран ведут безналичную эмиссию, и Россия от них «импортирует инфляцию», особенно из Украины. Только с июля 92-го Москва контролирует режим межбанковских расчетов. Заработавший было рубль подкосят 127,4 млрд дотаций на продовольствие, выделенные в июле Верховным советом — осенью произойдет новый скачок цен (Центробанк страны подчинен парламенту). Процесс вообще идет рывками и зигзагами.

В целом перемены окажутся необратимыми. До конца десятилетия принципиальных реформ не произойдет, от гайдаровского старта новый строй будет расти саморазвитием. Сам обер-реформатор потом заявит, что и не было никакой «шоковой терапии», только первый импульс, а дальше — «вязкая жижа». Гайдар войдет в историю «единственным, кто наконец решился» — отцом русского капитализма, потеснив в этом качестве даже Ельцина.