Мода на экономистов. «Белые пятна истории»

В конце 80-х над умами властвуют экономисты и историки. Публику интересуют не научные их труды, а публицистика, и только про социализм. Экономисты объясняют, почему так плохо живем, историки — какие события к этому привели

Со статьи профессора Николая Шмелева «Авансы и долги» («Новый мир», 1987, № 6) начинается бум экономической публицистики. Настрой задает первая фраза: «Состояние нашей экономики не устраивает никого». Правда, в предыдущем номере журнал публикует короткий текст «Где пышнее пироги?» за подписью «Л. Попкова» (псевдоним экономиста Ларисы Пияшевой) — про то, что никакого рыночного социализма быть не может, но пока это чересчур радикально. Шмелев и ринувшиеся в пролом его коллеги объясняют противоестественное функционирование «народного хозяйства». Академические авторитеты Абел Аганбегян, Станислав Шаталин, Николай Петраков пишут суховато, вузовские профессора Павел Бунич, Гавриил Попов, Руслан Хасбулатов — поживее, до хлесткости.

Попов, завкафедрой экономфака МГУ, в своей рецензии на роман Александра Бека «Новое назначение» вводит понятие «административно-командная система» — при ней любой товар производят по приказу, а не потому, что он востребован на рынке. Все авторы в принципе не отвергают социалистическую экономику и дают ей шанс на пореформенное выживание. Однако же по-другому эта махина никогда не работала, и неизвестно, воспримет ли она прививаемые элементы капитализма.

Главный авторитет исторической публицистики — ректор Московского историко-архивного института Юрий Афанасьев. Для начала он в газетном интервью задает простой вопрос: почему хронику с Гагариным на аэродроме мы видим всегда обрезанной? Куда он идет, кому отдаст рапорт? «Сколько мы будем делать вид, что Хрущева не было в нашей истории?» Таких «белых пятен» великое множество. Из учебников и энциклопедий нельзя узнать, кто был председателем Совнаркома после Ленина, а у тех историков, кто помнит, фамилия «Рыков» просто комом в горле встает. Есть ругательные статьи про троцкизм, но непонятно, кто такой Троцкий, — теперь он снова первый советский наркоминдел, наркомвоенмор, председатель Реввоенсовета и строитель Красной армии. Признано давно понятное остальному миру: в Мехико его убили по приказу Сталина, а убийца получил звание Героя Советского Союза. Ленин прятался в Разливе с Зиновьевым, а Берия был маршалом — теперь можно писать и про него, и про Ежова с Ягодой.

Созданная XXVII съездом комиссия под председательством Александра Яковлева готовит решения, которые потом оформляет пленум Верховного суда. Накануне 100-летия со дня рождения и 50-летия со дня смерти реабилитируют Николая Бухарина. «Любимец партии», согласно определению Ленина, член политбюро 20-х годов Бухарин с его призывом «обогащайтесь» и лозунгом «врастания кулака в социализм» нынче очень ко двору. Бухаринская биография выходит в переводе с английского: ее автор, американский историк Стивен Коэн, вопреки мнению большинства советологов считал, что СССР — не монолит, он способен меняться. Коэна чествуют в Москве как предсказателя перестройки, а Бухарина провозглашают упущенной альтернативой Сталину. Сюжет будто для киноромана: оказывается, жива вдова Бухарина. Все эти годы она, не смея записать, помнила наизусть предсмертное обращение мужа к будущему поколению партийцев. Так в «правом уклонисте» перестройка обретает своего первого предтечу.

Диссидент-социалист Рой Медведев 20 лет издавал книги о Сталине и его приближенных за границей — их фрагменты печатает советская периодика. Трактовки неострые, но аудитории неведомы сами темы. Источниками исторических фактов воспринимают новые пьесы Михаила Шатрова — «Брестский мир», «Дальше, дальше, дальше…», «Диктатура совести». Прахом идуг все вузовские курсы политэкономии социализма и истории КПСС.